Я представил Джелену за черным роялем, который стоял в углу: голова чуть наклонена, тонкие пальцы бегают по клавиатуре. Когда мы слушали ее интерпретацию «Фигового листка» Скотта Джоплина, [47] лицо Луки медленно расползлось в громадной ухмылке. Он не скрывал своего удовольствия, и сердце мое разбухло от радости; в присутствии второго слушателя Джелена будто играла живьем.
Последней пьесой на компакт-диске была бетховенская «Багатель ля минор “К Элизе”»; мина Луки говорила о том, что ему слишком часто приходится выслушивать сие «любимое произведение». После нескольких тактов он выключил проигрыватель.
— Позвольте узнать, мсье Листер, сколько лет вашей крестнице?
— В сентябре будет двадцать шесть.
— Ага, вот чего я боялся. — Лука театрально вздохнул. — Мы не принимаем на фортепьянное отделение тех, кому к началу учебного года перевалило за двадцать два. На другие, менее популярные отделения, — пожалуйста, а фортепьянное всегда переполнено.
— Кажется, я уведомил, что она… взрослая, — спокойно заметил я.
Лука покачал головой. Я еще не определил, что это: подлинная загвоздка или тактический ход. Какофония голосов и инструментов в классах музыкального Вавилона стала громче и блистательно виртуозной.
— Если у нее есть какой-нибудь диплом, то могу предложить курс «усовершенствования» для зрелых студентов до тридцати лет.
— Диплома нет.
Лука нахмурился.
— Знаете, что меня удивляет? В Нью-Йорке есть Джуллиард, [48] Бруклинская музыкальная академия и много Других отличных школ. Она может получить стипендию. Зачем ехать в Париж?
Точного ответа я не знал, но исходил из того немногого, что Джелли рассказала о своем детстве: бедная семья на Мартинике, отца вечно нет дома, обожаемая бабушка учит играть на пианино и поощряет мечту поступить в лучшую на свете школу… ну и так далее.
— Вы сказали, девушка хочет быть учителем музыки?
— Она молода и еще не утратила идеализма.
— On sati jamais, [49] — бросил взгляд Лука. — Что-то в ней есть, особенно в том, как она играет Скотта Джоплина. Есть куда двигаться.
— Я бы хотел этому способствовать.
Лука неторопливо спрятал диск в футляр и положил на стол.
— Иногда в виде исключения мы принимаем студента, не соответствующего всем критериям, — наконец сказал он. — Обычно его финансирует какое-нибудь учреждение.
Лука не сводил с меня взгляда. Я уже сообщил ему о фонде имени Софи, учрежденном для того, чтобы талантливые, но бедные художники и музыканты могли развить свои способности. Я также разъяснил, что наша с Лорой благотворительность и мое желание помочь девушке никак не связаны — последнее надо воспринимать как частное дело.
— В случае с вашей крестницей…
Я уж не помню, как он это изложил. Французы непревзойденные мастера по части подобных деликатных маневров. Мне намекнули, что взнос в консерваторский фонд пожертвований обеспечит моей «крестнице» собеседование и официальное прослушивание, если не автоматическое зачисление. Мы заключили сделку, но она бы вряд ли состоялась, если б Джелли не обладала подлинным талантом.
— Экзамен может быть строгим. — Вероятно, Лука хотел себя обезопасить.
Я выписал чек (нули проделали изрядный путь на восток) и напомнил, что необходима конфиденциальность — никто, тем паче сама девушка, не должен знать о покровителе. Наверное, вопрос, могу ли я полагаться на сдержанность собеседника, показался диким.
Глаза Луки округлились, когда он взглянул на чек.
— Маленькая деталь, мсье Листер. — Мы ждали лифта, и он коснулся моего плеча. — Как нам связаться с вашей крестницей? — Лука смущенно улыбнулся. — Я не знаю… ее имени.
В этом мы были схожи. Разъехались двери лифта.
— Она сама с вами свяжется, — ответил я.
Такси, в котором я покинул Музыкальный городок, проезжало по авеню Жан-Жоре, когда я набрал свой домашний номер, но тотчас дал отбой — забыл о часовой разнице во времени. Лора во всем любила распорядок и сейчас, наверное, выгуливала Джуру — нашего старого черного Лабрадора. Я представил их на любимой тропинке, уводившей к холмам позади особняка.
Был вторник, со дня рождения Джорджа прошло три дня.
Компания «Бьюли-Листер» имела офис на бульваре Сен-Жермен, где я еженедельно проводил день-другой; нынче же я прилетел взглянуть на неиспользуемый пакгауз, расположенный в прежде немодном районе к востоку от Марэ. Обзор с верхних этажей разочаровал. Агент пыталась убедить, что вид железнодорожных задворков Берси и возможность прочесть номера машин на бульваре Периферик — достоинства склада. Я поблагодарил ее и ушел.
Было около семи, когда такси высадило меня на Монмартре. Чтобы убить время, я бродил по тихим улочкам к северу от собора Сакре-Кёр. После дождя небо очистилось, посвежевший воздух пах лавандой и дымком.
Я пребывал в хорошем настроении, радуясь тому, как прошла встреча с Лукой. Нынче Джелли возвращалась в Нью-Йорк, и мне не терпелось вновь с ней «повидаться», я только о том и думал. Но вовсе не потому, что хотел сообщить ей добрые вести. Я не искал никакой выгоды. Мне хватало того, что с моей помощью дело тронулось.
Спускаясь по крутым уступам рю Утрилло, я вспомнил об угловом кафе, где ощущался подлинный французский дух. Я сел за столик на улице и заказал кружку пресьон и асьет дё шаркютери [50] с цикорным салатам. Хотелось наскоро перекусить чем-нибудь легким и простым.
Покончив с едой, я закурил и вновь набрал Гринсайд. Прошло полдюжины гудков; половина девятого — Лора либо принимает ванну, либо где-то ужинает. Я уже хотел разъединиться, когда получил сигнал вызова.
— Слушаю.
— Вам нужно кое-что знать.
— Кто это?
— У меня мало времени.
В груди стало тесно.
— Подождите.
Я никогда не слышал голоса Сам Меткаф. Моя эсэмэска и последнее письмо остались без ответа. Я уже не надеялся вновь о ней услышать, но тотчас понял, что звонит она.
— Пожалуйста, я не могу ждать.
— Всего секунду, — спокойно сказал я. — У меня разговор по другой линии. Позвольте, я закончу с тем звонком.
— Нет времени… послушайте…
С рюкзаком на плече Страж шел через вагоны ночного экспресса, то и дело поглядывая на платформу.
Нужно знать наверняка, что Сам в поезде.
В четвертом вагоне он осмотрел свое купе, которым не собирался воспользоваться, и пошел дальше к первому классу. Там он ее и увидел — она стояла почти напротив вагонной двери и говорила по таксофону. Страж занял позицию в тамбуре, чтобы успеть выпрыгнуть, если в последний момент девица решит, что поезду лучше отправиться без нее.
Судя по ее позе, она еще не приняла окончательного решения.
Сам посмотрела на вокзальные часы. Оставалось три с половиной минуты, чтобы Эд Листер все понял. Она заговорила тихо и быстро:
— Извините за Флоренцию. Встречаться было опасно. По телефону меня предупредили, что если я кому-нибудь скажу… Он следил за мной.
— Кто?
— Тот, кто убил вашу дочь.
— Понятно. А почему сейчас вы со мной говорите? — В голосе Листера звучала осторожность, если не подозрительность. — Что заставило вас изменить решение?
— Я знаю, что меня преследуют.
Молчание.
— Где вы сейчас?
— Еще две минуты в Вене. Потом сяду в поезд — ночным экспрессом уезжаю в Париж. Помните, я говорила, что Софи забегала ко мне, чтобы воспользоваться моим ноутбуком? По-моему, на жестком диске сохранились еще материалы, которые помогут найти убийцу… Я хочу отдать их вам.
— Как вы узнали, что я в Париже?
— Я не знала… — Сам оторопела, но это совпадение показалось добрым знаком. — Будем считать чудом, хорошо? Мой удачный день, Эд. Какая, на хрен, разница?
— Ладно, завтра я вас встречу. Во сколько?
— Девять сорок восемь, Восточный вокзал. Я попробую отправить вам письмо из поезда… на всякий случай. У меня есть фотографии, которые кто-нибудь должен посмотреть. Кое-где он виден. Вот так я поняла, что за мной следят.
47
Скотт Джоплин (1868–1917) — американский пианист и композитор, основоположник джазового стиля рэгтайм. Композиция «Fig Leaf Rag» написана в 1908 г.
48
Джуллиард — лучшая музыкальная школа США; существует на средства Музыкального фонда банкира, промышленника и филантропа Августина Джуллиарда, оставившего большую часть своего состояния на развитие американской музыкальной культуры.
49
Как знать (фр.).
50
Pression — бочковое пиво, assiette de ckarcuterie — порция колбасы (фр.).